Дорогуша Элизабет!
Дорогая, прости, что не смогла заглянуть к тебе вчера. Прибыла одна из дальних родственниц мистера Ричарда, и мы были вынуждены принять ее в своих апартаментах. Ты знаешь, она живет в нескольких милях от наших земель, и при том совершенно одна! Как только сия кошка переступила порог нашего дома, из ее уст мгновенно полились халатные речи о свободе и независимости! Поверь, моя милая, мне стоило некоторых усилий сдержаться и не нагрубить этой особе. Но, как хозяйка, я вынуждена была промолчать.
Нам не было ведомо заранее о ее прибытии. Ричард никогда прежде не был с ней близок, да и связь их настолько слаба, что о ней легко можно быть бы и позабыть. Кошка эта – ах, я и забыла упомянуть о ее имени! Оно, право, не стоит твоего внимания и часто встречается в наших кругах, ее, как выяснилось, звали Мерседес. Впрочем, она не преминула напомнить, что имя получила от уважаемого ею Двуногого и что предпочитает сокращение Мерс. Но, так как мы едва знакомы, я не позволила ей перейти грань вежливости и хладнокровия и продолжаю звать ее полным именем. Уверена, ты поступила бы так же – кошка эта приходится моему супругу теткой жены его брата, так что между ними нет даже и кровной связи. Но Мерседес было все же ведомо о наших традициях и своих правах в отношении нашей семьи, и она без угрызений совести посетила наше жилище и возжелала остаться тут как минимум на несколько лун. Вынуждена признаться тебе, моя милая Элизабет, тот факт, что ее связь со мною еще призрачнее, чем с Ричардом – но, несмотря на это, она требует уважения к своей персоне и от меня, приводит меня в отчаянье. Не допускай и мысли о том, что я груба к ней или же слишком резка, чем требует того мое положенье, но быть любезной и гостеприимной оказалось труднее, чем когда-либо.
Вышеописанные обстоятельства не позволяют мне навестить тебя в ближайшие дни, однако позволь прислать тебе ответное приглашенье и ожидать тебя в нашем скромном уголке в любое время. Не видя тебя с четверга, уже скучаю и с грустью вспоминаю о прекрасном твоем обществе всякий раз, когда мимо проходит наша гостья.
Я не откровенничала на эту тему с моим обожаемым супругом, но, сдается мне, Ричард и сам не в восторге от родственницы жены брата, который покинул наши места еще несколько лет тому назад. Насколько нам известно, их семья поселилась близ Меритон-хилл. Брат его навещал нас этим летом, выглядел располневшим и благоухающим, хоть и вел жизнь отшельника и не состоял ни в одном племени. Мне его уход всегда казался поступком необдуманным и безответственным, но при взгляде на него можно быть допустить мысль о том, что его душе была предназначена жизнь одиночки. Так случается, Элизабет, и бессмысленно это отрицать. Когда пишу эти строки, чувствую, как переполняет меня радость от того, что и я, и мой муж, и дети комфортно чувствуем себя в нашем нынешнем статусе.
Вскоре брат Ричарда покинул наш край и вернулся к своей семье, наполнив наши сердца и разум информацией к размышленью. Я могла бы повествовать тебе о том, какие милые у него дети, и с какими сложностями столкнулся он во время первого года жизни вне Племени, но мне препятствуют два обстоятельства. Первое заключается в том, что подробный отчет о произошедшем я дала тебе вскоре после его визита, уверена, тебе не составит труда вспомнить мое письмо, содержавшее все заинтересовавшие нас сведения. Хоть память кошки не совершенна, на твою я полагаюсь с уверенностью. Второе по счету, но не менее важное обстоятельство тревожит меня тем, что и ты, и я могли бы потерять нить монолога и отвлечься от предмета беседы, стань я описывать то, что нам обеим известно еще с лета. Так что позволь мне извиниться, дражайшая Элизабет, и вернуться к нашей гостье, коя, уверена, вызвала у тебя интерес, и, коль мы встретимся в ближайшее время, у меня будет возможность рассказать и показать более, чем я сделаю сейчас.
Коль представить, что она является членом нашего Племени, можно утверждать с уверенностью, что Мерседес не является жрецом ввиду наличия ярких пятен на своей шерсти – а стоит отметить, более цветастой и пестрой кошки мне не доводилось встречать ранее. Ее сложно отнести и к нашей касте, ибо она чересчур худощава, и шерсть ее не лоснится, как положено, и слишком уж коротка. Назвать ее рабыней? Что ж, сие более вероятно, однако она чистоплотна и следит за собой; у нее гордый, колючий взгляд – он заставляет меня хмуриться, ибо направлен он зачастую на меня или моих детей, и создается впечатление, что единственной целью ее является нахождение в нас каких-либо недостатков, способных опорочить имя нашей семьи. Мне, как и тебе, мало что ведомо о неприкасаемых кроме лишь того, что их сложно отличить от одиночек. И, так как воительницей ее тем более не назовешь (замечу в скобках, что никогда не выпадал мне шанс лицезреть ее за охотой, и равнодушной, каковыми являются по необъяснимой причине многие представители названной мною касты, она себя не проявляла – лишь только надменной),  будь она членом нашей большой семьи, то заняла бы низшую ступень, и ни один уважающий себя кот не снизошел бы до беседы с нею. Однако она свободна и пропагандирует независимость – мне смешно писать об этом, ведь, моя Элизабет, нет ничего, что заставило бы кшатрия покинуть место (исключением, как я упоминала, являлся брат моего супруга. Однако, сдается, тут уже вмешались боги и направили его стопы в ином направлении. Не стоит повторять его жизненный путь лишь потому, что он привел кота в итоге к процветанию. Будто бы не гласит священное учение, что у каждого своя дорога, и чужие успехи могут стать нашими ошибками).  Однако она выглядит чересчур самоуверенной и довольной собой, словно совершила хоть что-то, достойное уважения.
Ах, моя драгоценная подруга! Ввиду предрассудков или же некой ошибки уже после нескольких минут общения с нею я не могла относиться к ее поступкам и словам без предубеждения. Счастью моему не будет границ, коль при встрече со мною – разумеется, в тот же миг вы будете представлены друг другу – ты убедишь меня, что мнение мое основано на фактах и наблюдениях, недостойных доверия, а глаза мои оказались замутнены негодованьем, после чего я искренне смогу оценить все достоинства и благие качества нашей гостьи.  Однако сейчас, когда я излагаю тебе собственные наблюдения, мне сложно подобрать добрые слова по отношенью к Мерседес, хоть сие очерняет мое сердце и порочит меня в глазах богов. Жгучий стыд переполняет всю мою душу, когда осознаю я собственные чувства по отношенью к кошке, коя и словом не уронила себя в глазах общества. Она мало говорит, но и ее редкие речи не переполнены изяществом и должными оборотами, призванными символизировать вежливость и уважительно е отношенье к нам. Слова ее сдаются мне дерзкими, когда я нахожу в них намеки, призванные скрыть обвиненья в адрес нашей семьи, касты и целого Племени. Однако никогда не заговаривала она о своем презрении к нам прямо и, быть может, отношенье ее померещилось мне в неосторожных словах. Ведь тебе известно, моя милая Элизабет, что в тех местах, где расположен ее дом, не принято изъясняться туманно, там не существует этикета и канонов вежливости. Страшно подумать, что представляет собой жизнь за пределами Племени, потому и не позволим сим пугающим домыслам занять должное место в наших сердцах.
Должно быть, я ошибаюсь, однако в каждом ее взгляде, движении и слове мне чудится пренебреженье и презренье к себе. О, я вижу твою сочувственную улыбку, слышу твои слова утешенья, и понимаю, что проблема кроется в моем рассудке, однако мои фантазии не позволяют мне общаться с Мерседес, как с подругой нашей семьи. Именно поэтому в эти дни я остро чувствую свое одиночество и считаю мгновенья до того часа, когда смогу свидеться с тобой, и наша дружба, а не беспочвенная неприязнь к родственнице Ричарда заполнит мое сердце.
Не знаю, как выразить свою привязанность к тебе,
Джейн.

Моя драгоценная Джейн.
Письмо твое невероятно растрогало меня, и, едва управившись с домашними делами,  поспешила к твоему дому. Меня не сумела остановить даже мысль о невежливости столь скорого визита, ведь ты упоминала срок в несколько дней, однако сердце мое не терпело ожиданья и указывало мне путь.
Стоит признать, что меня поглотило и любопытство. Твое самобичеванье по поводу отношенья к вашей гостье взволновало меня, однако не тем, что рассудок твой мог быть помутнен, а лишь тем, какие страданья приносит тебе любая отрицательная мысль о Мерседес. Меньше всего на свете хочу я видеть твои мученья, и потому спешила в ваши апартаменты, дабы либо уверить тебя в правильности твоих мышлений, либо убедить, что фантазии твои бесплодны и нет причин для волненья.
Но прежде чем я приступлю к описанью собственного мнения о родственнице твоего супруга, позволь сделать тебе упрек. Ах, моя забывчивая подруга! Ты ни словом не упомянула о том, что Мерседес ожидает пополненье и вскоре родит. Мне неизвестно, были ли у нее доселе дети, как часто одиночки считают своим долгом созиданье новой жизни и что происходит с их отпрысками. Шли слухи, что этот аспект их жизни схож с подобным у неприкасаемых, но, к моему глубочайшему сожаленью, в свое время я не проявила должного интереса.
Однако вернемся к моему упреку. Не упомянутый тобою факт оказался весьма интересен для меня, ведь и мы с Дарси ждем второе пополненье к нашей семье. Наш первенец, Чарли, вскоре достигнет совершеннолетья, а нам хочется слышать детские крики в нашем доме.  Я не смогла скрыть заинтересованного взгляда, как только мы были представлены друг другу, ведь положенье ее стало для меня сюрпризом. Однако я не держу на тебя зла, ведь твое расположенье слишком дорого для меня, чтобы рисковать им ради отмщенья за подобный пустяк.
Стоит отметить, что и она оглядела меня весьма скептически, чем вынудила согласиться с твоим предположеньем о том, что ей неведомы правила этикета. Однако мне удалось взять себя в руки и вести себя, как подобает в данной ситуации, и смею надеяться, что не опозорила ни тебя, ни членов твоего семейства. Меня удивило то, сколь быстро она нас покинула, спеша на променад с твоим Ричардом. Как ты помнишь, мы побеседовали лишь около минуты; я задала несколько соответствующих моменту вопросов, кои в свое время, уверена, задавала и ты; у нее же этот факт вызвал раздраженье, что говорит о некоторой нетерпеливости ее натуры. Мерседес коротко ответила, и, извинившись, покинула нас.
Уверена, милая Джейн, побудь она с нами несколько дольше, в сознании ее укрепились бы основы поведения в обществе, и мы смогли бы развить ее достоинства и скрыть недостатки. Однако, согласно нашим законам, пожелай она вступить в племя, ей не было бы пути в нашу касту, и лишь ее дальнее родство с твоим супругом могло бы сыграть свою роль. Однако, как ты упоминала, ваша гостья говорила о прелестях независимой жизни, и шансов на ее согласие остаться ради духовного просвещения практически не остается.
После ухода ее я радостно предалась общенью с тобой, ибо мне было тяжко без тебя в равной, если не в большей степени, нежели тебе без меня. Мне радостно вспоминать эти счастливые минуты полноценного общения, преисполненные любви и взаимного уваженья. Позволь еще раз напомнить, как ценю я дружбу с тобой, и сказать, что мир без тебя не был бы наполнен теми красками, кои оживают, становятся тысячекратно ярче, стоит мне тебя увидеть.
Однако, несмотря на переполнявшую мое сердце радость, мне не давала покоя мысль о том, что мое мненье о Мерседес еще не составлено, и я не могу дать тебе точной ее характеристики и рассеять твою грусть. Я вспоминала об этом ежеминутно, мне требовалось около четверти часа общенья с нею – и, к счастью, подобная возможность вскоре мне представилась. Ричард, насколько я запомнила, был приглашен в гости, и посему вынужден был прекратить променад. Мерседес вернулась в дом, и ты окликнула ее, словно почувствовав мое нараставшее волненье.
Я общалась с ней около получаса, поначалу задавая вопросы из вежливости – уверена, память не оставила тебя, и каждая минута нашей с нею беседы тотчас возникнет пред твоими глазами. Дабы не надокучить тебе и не раздражить твое вниманье, не буду приводить наш с нею диалог. Как ни странно, мне было хоть и не очень приятно, но необычайно интересно общаться с нею. В последний сезон мое окруженье представляло собою лишь соплеменников, но каждой кошке требуется некоторая, с твоего позволения, разрядка и получение нового опыта. Посему вскоре я стала разговаривать с нею об аспектах жизни отшельницы, то мысленно, то вслух сравнивая ее жизнь с нашей. Как мне показалось, Мерседес не скучала и активно обсуждала со мною плюсы и минусы того или иного положенья. Однако она постоянно пыталась склонить меня на свою сторону, и, опасаясь, как бы беседа наша не переросла в спор (а сие было бы непростительно в твоем доме), я намекнула об интересном положении, в коем она находилась. Ваша гостья отвечала мне с улыбкой – в тот момент ты вышла проведать детей, и посему тебе не известны некоторые аспекты нашей дискуссии. Как выяснилось, это были ее первенцы, и она точно не знала, сколько их – три или четыре. Мерседес в несколько грубоватой форме призналась мне, что надеялась родить здесь, ведь котята должны были появиться на свет в течение наступающей недели, и было бы неуважительным к беременной с вашей стороны просить ее покинуть лагерь в эти дни. Мы стали обсуждать малышей, она спрашивала о моих, но мой срок был пока невелик, чтобы я могла сказать что-то конкретное. Я поведала ей о том, что может статься с ее детьми, коль она решит оставить их в Племени, а не вести за собою обратно. В тот момент вернулась ты, и она по непонятной мне причине сменила тему. Я была несколько удивлена подобной инициативе, но промолчала.
Таким образом, я узнала все касательно интересующего меня вопроса, и мы поняли друг друга как беременная беременную. Далее разговор в основном поддерживали мы с тобою, она же лишь изредка вставляла слово. Мое мнение о Мерседес было составлено и пересмотрено несколько раз, однако изменению не подлежало. И теперь я с радостью изложу его тебе, дабы успокоить твой рассудок.
Мне было сложно слушать ее, ведь ежеминутно ушей достигали непривычные обороты. В ее речи нет ни намека на вежливость, кою переполнены наши с тобою беседы, и коя является одной из важнейших составляющих нашей дружбы. Пожалуй, в общении с вашей гостьей мало приятного, и я могу утверждать, что ты оказалась права касательно ее персоны от первого до последнего слова. Поверь, моя дорогая Джейн, ты не относилась к ней с предубеждением, но сложно обвинять ее в ее натуре – ведь основу заложило именно воспитанье и происхожденье, и в этом нет ее вины. Будь эта кошка рождена в наших кругах, ныне она являлась бы совершенно другой – однако мои слова наверняка вызовут твою насмешливую улыбку, ведь то же самое можно сказать и о любом неприкасаемом или же воителе. Но желание оправдать все и вся есть естественная моя потребность, и я умоляю тебя не обвинять меня в сей черте моего характера.
Но вернемся к Мерседес, коя стала предметом нашего пылкого обсужденья. Мне страшно вызвать твой упрек, однако я вынуждена написать, что она неплохая кошка в глубине души и, если бы ей присуще было уменье вести себя в обществе и не изучать столь откровенно окружающих, вы бы привечали ее гораздо радостнее. Она учится на своих ошибках, коль их так можно назвать, ведь ни разу не попросила она меня звать себя сокращеньем от полного имени. Но, быть может, сие продиктовано вполне объяснимым недоверьем ко мне.
Что же, ее можно заинтересовать, и нельзя назвать ее подлой. Однако грубость и откровенные насмешки – единственное, в чем ты ошиблась, дорогая, ведь она говорила не намеками, а открыто смеялась над нами – портят ее в наших глазах.
Что же, ты получила от меня подтвержденье собственных слов, однако, дабы не заканчивать свой монолог на сей печальной ноте, позволь еще раз поблагодарить тебя за гостеприимство. Я горю желаньем увидеть тебя вскоре, однако до конца этой недели не смогу обременить сим тебя и тем самым доставить себе неземное блаженство, за что и извиняясь, хоть, быть может, сей факт вызовет у тебя вздох облегченья. Я вынуждена нанести несколько визитов вежливости, но во вторник мы обе приглашены  к господину N, там и свидимся.
Уже скучаю,
Элизабет.

Милая Элизабет,
Я пишу ответ сразу же после прочтенья твоего письма, ибо меня переполняют чувства. Не беспокойся, я не отниму и пяти минут твоего драгоценного вниманья, ведь письмо сие не будет столь долгим, как предыдущее, кое наверняка вызвало в тебе негодованье, за что прошу меня извинить. Также умоляю простить меня за упущенье, а именно за свою забывчивость, ведь было непростительной ошибкой с моей стороны не сообщить тебе о том, что Мерседес вскоре окотится.
Меня переполняет благодарность к тебе за твои подробные комментарии и успокоение моей души. Мне никоим образом не стало легче оттого, что мои опасенья касательно гостьи в нашем доме подтвердились, однако теперь я не могу опасаться собственного сумасшествия. Надеюсь, своими словами я вызвала у тебя хотя бы улыбку, ибо меня постоянно переполняет чувство, что я недостойна твоего внимания и лишь тревожу тебя попусту. Смею ли надеяться я, что незаслуженные похвалы, кои ты говоришь в мой адрес, описывают меня, какая я есть? О, ни за что, моя милая, и мне горько думать о том, что я заставляю тебя строить планы с той целью, чтобы видеть меня чаще. Мне сие доставляет неописуемое удовольствие, однако я готова пожертвовать им ради твоего блага и спокойствия. Скажи, моя дорогая, я не утомляю тебя?
Нет, я не смею просить тебя написать мне сейчас, показывая себя с наихудшей своей стороны, я смею запретить тебе это делать – но, поверь, движима я лишь заботою о тебе. Не пиши мне пока, Элизабет, ведь у тебя нет ни минуты свободного времени, и в твоем положении тебе не стоит волноваться, однако своими рассужденьями о Мерседес я нарушила ту безмятежность, что столь долго старалась тебе обеспечить, и нет мне прощенья. Ты вправе обвинять меня, и я смирюсь, не пытаясь оправдаться.
Но как я благодарна тебе за твое письмо! О, это невозможно описать словами! Но не беспокойся, я оставлю свои чувства при себе и, как бы тяжко сие ни было, не изложу их на бумаге, но знай, что нет подруги для меня ценнее и любимее тебя.
С нетерпеньем жду вторника,
Джейн.

О, Джейн!
Это были великолепные дни¸ начиная со вторника. Я не нахожу причин, по коим ты не веришь мне касательно моих дружеских и искренних чувств к тебе, напротив, они лишь усиливаются с каждым днем. Я не смею винить тебя и не понимаю твоего самобичеванья, ведь я не нахожу слов, чтобы выразить свою любовь к тебе. Милая, милая Джейн, когда же ты поймешь, как я ценю тебя?
Мне посчастливилось видеть тебя три дня подряд, позднее мы были приглашены еще на один вечер, где, хоть и не смогли пообщаться с глазу на глаз, испытали веселье в шумной компании, и я старалась держаться ближе к тебе и Мулан, коя также является моей близкой подругой, хоть и никогда не сумеет заменить мне общенье с тобой. После этого я поспешила пригласить тебя и ее в свой скромный дом на завтрак, и как счастлива я была, когда вы сие приглашенье приняли! Так вышло, что я проснулась ранее обыкновенного, и сие было продиктовано не волненьем, а радостным ожиданьем встречи с подругами.
Утро проходило великолепно, однако я переполошилась, когда прибежал твой раб и сообщил, что г-жа Мерседес вот-вот родит. Ты поспешила домой, и, хоть мы с Мулан порывались идти вслед за тобою, ты отговорила нас и умчалась. Это были минуты и часы тягостного ожиданья, хоть я не могла позволить себе заставить Мулан скучать; мы еще долго беседовали, а, когда она ушла, я постаралась предаться заботам моего существования, однако не смогла. Меня беспокоила ты, ведь я лицезрела тревогу в твоих глазах, и меня тревожил вопрос: неужели что-то пошло не так? Я не слышала того, что сказал тебе раб. Однако я сумела чем-то занять себя до следующего утра, право, уже не помню даже, чем. Нет, умоляю тебя не винить себя, ведь сие были лишь мои домыслы и мои волненья, за коих ты не несешь ответственности.
С утра я ожидала от тебя вестей, однако настал полдень, и я не смела посетить вас без приглашенья. Я молила Вишну, чтобы и с вами, и с Мерседес, и с ее очаровательными малютками все было в порядке. Я чувствовала, что мне небезразлична судьба ее малышей. Теперь я пишу тебе письмо, и умышленно делаю его кратким, дабы получить от тебя подробный ответ как можно скорее.
Окажусь ли я настолько наглой, дабы умолять о визите к тебе? Да. Ты не представляешь, сколь тяжко для меня оставаться в стороне, более того, у меня есть некоторый опыт, и пределом моих мечтаний было бы оказать вам посильную помощь.
Заклинаю тебя ответить как можно скорее,
Элизабет.

Дорогая Элизабет,
Уже в который раз я чувствую себя виноватой пред тобой. В описанной тобою ситуации мне и в голову не пришло пощадить твои чувства; напротив, в тот момент я было поглощена собственным эгоизмом и стремилась как можно скорее попасть домой, дабы контролировать процесс. Каковым бы ни было мое отношение к Мерседес, относительно ее детей я не имела прав питать ни надежд, ни опасений, равно как не могла составить свое мнение о них, ведь они еще не были рождены. Было бы предосудительным и непростительным с моей стороны лишать их того, что они заслужили лишь из-за предвзятых взглядов на их мать.
Ты просила меня о подробном отчете, и я чувствую, что лишь он способен хоть в малой степени искупить мою вину, потому я, убедившись, что располагаю достаточным количеством времени и что Мерседес и ее дети в полном здравии, обязуюсь написать обо всем произошедшем как можно подробнее.
Я успела как раз вовремя: шудры принимали роды. Мне известно, что ты против того, чтобы на одного кшатрия приходилось более одного раба, но на этот раз я даже порадовалась, что в свое время не согласилась с тобою; надеюсь, ты простишь меня за это. Трое моих рабов и один Ричарда стояли рядом с Мерседес, как свое время были рядом со мною. Мне показалось, она против такого внимания – ведь одиночки, по слухам, и рожают в одиночестве. Увидев неприязнь во взгляде гостьи, я поспешила выйти, оставив ее в нашей гостиной. Я прогуливалась по саду, весьма кстати встретив там Ричарда. Каждый вечер мы совершаем с ним променад (я много раз советовала тебе перенять у нас сию привычку, рекомендую и в данном письме, надеюсь переговорить об этом с тобою), но в тот раз мое сердце чувствовало, что вечером свободной минутки не выпадет, и, когда я сообщила о сим супругу, он со мною был полностью согласен.  Мы с ним разговорились, но мысли мои были в гостиной, рядом с Мерседес. Хоть я и невзлюбила ее с первого взгляда, мне не хотелось оставлять ее в беде, впрочем, мою помощь она все равно не оценила бы.
Мы медленно шли по лагерю, и я отмечала те подробности, на кои не обратила бы внимания ранее, вроде той, что в это время суток на улице было необычайно пустынно. Я бы приписала сей факт жаре, но посуди сама: на дворе осень, но еще не  столько холодно, чтобы скрываться в палатках.
Должно быть, тебя терзает то же нетерпенье, коему я предавалась во время нашей прогулки. Мне не терпелось вернуться в дом, и я изо всех сил сдерживала себя, понимая, что так быстро Мерседес не родит. В последние дни ее беременности стало ясно, что котят как минимум трое, значит, надо подождать минут двадцать.
Но я не стану мучить тебя, ведь ты же знаешь, сколь много для меня значишь; я не буду описывать наш променад тем образом, чтобы прочтенье моих излияний заняло у тебя ровно столько же времени, сколько отвела я себе и заставила себя не возвращаться домой. Проскочим долгие минуты нашей прогулки, кои мне воистину казались часами – и я слишком часто, нежели дозволяли правила приличия, осведомлялась у мужа, который, по его мнению, час.
Посему возрадуйся, моя милая подруга: дальнейшие события, описанные мною, имели место быть уже с того момента, как я переступила порог дома. Судя по запахам и звукам, гостья уже родила, и я поспешила в комнату в сим увериться. Так и было: Мерседес устроилась на постели из мягчайшего мха, и к ее животу прижались четыре комочка. И поспешила пересчитать еще раз, дабы избежать обмана зрения, но все было верно. Раб поведал мне, что пол был распределен в гармонии: два мальчика и две девочки. Я спросила у нашей родственницы, как та себя чувствовала;  она отвечала дерзко, имея, разумеется, в виду, что в полном здравии. Более того, моя милая, в конце она осведомилась, какое ко всему этому имела отношенье я – в любой иной ситуации я бы не стерпела подобной наглости, однако она, должно быть, устала после родов, и необходимо было дать ей отдохнуть. Я не ответила на сей дерзкий вопрос, лишь приглядевшись к малышам. Право слово, это очень красивые детки, будто бы были рождены в семье кшатрия с благословения Вишну! Хотя и я молилась за них, так что их здоровье и красота вполне объяснимы. Три из них были пестрые, и один серенький. Я уточнила пол каждого и жадно изучала глазами, дабы поведать о них тебе. Мерседес, как мне показалось, задремала; ее дыхание стало глубже, хоть и оставалось тяжелым, ведь малыши пили у нее молоко.
Теперь, когда я подхожу к самому приятному для меня моменту письма, пред моими глазами живо встают все четверо, и я мечтаю о том, чтобы описать их тебе. Однако я с уважением отношусь к твоим чувствам и обещаю уделить каждому не более абзаца. В любом случае, ты и сама их увидишь, но доселе я смею унять твое любопытство.
Левее всех лежал мальчик, серый и пушистый. Он выглядел так, словно был рожден белоснежным, но вымазался в пыли – на его шерсти различались туманные узоры, но сей серый оттенок был довольно светлым и крайне приятным. Стоило мне лизнуть его головку, как он что-то крякнул, вызвав улыбку всех, кто находился в комнате.  Он вырастет пушистым, но некрупным – сие мне поведал раб, знающий толк в котятах.
Все три котенка, лежавшие правее, были пестры, но разных оттенков, как цвета радуги. После малыша шла девочка, самая пестрая из всех. Мне показалось, что изначально цветом ее шерсти был белый – словно лист, который закапали краской. Но утверждать что-либо относительно нее было трудно. Милая Элизабет, стоит тебе назвать любой из существующих оттенков, и мы найдем его на шерсти этой малышки. Я рассматривала ее дольше всех остальных, чем вызвала недовольный взгляд матери. Полагаю, после сего она станет со мной еще грубее, хоть у меня не было черных помыслов, я лишь заворожено изучала пятна не ее шерсти, красные, желтые, бурые, серые, черные, белые и одно ярко-зеленое на лбу. Я не шучу, моя милая, хоть и чувствую, что ты мне не веришь. Но, когда ты придешь, у тебя будет возможность во всем убедиться.
Далее лежала еще одна малышка. По цветам она сильно отличалась от предыдущей – на шерсти четко прослеживался темно-бурый цвет, разбавленный черными и рыжими пятнами. Она смотрелась довольно интересно и необычно, словно завораживала. Кошечка яростно сосала молоко матери. «Вся в Мерседес», - помню, с грустью подумала я. Впрочем, коль мать решит оставить детей в племени – в положении воина или же раба, ведь у нее есть выбор, из малышей можно слепить личность.
И, наконец, справа устроился миниатюрный малыш, который притягивал восхищенные взгляды. Тоже пестрый, но на этот раз серый с белыми и рыжими пятнами. Смею сообщить, что на днях я видела лошадь в яблоках, и окрасом ребенок очень напоминал как раз ее. У него короткая, мягкая шерсть, он меньше остальных, и, как мне сообщили, родился последним.
Все малыши невероятно милы, но то же самое можно сказать и о каждом котенке на свете.
Ах, дорогуша Элизабет! Окинув взглядом последние строки, я чувствую стыд пред тобою. Где моя сдержанность, где моя вежливость, за коей я тщательнейшим образом следила все эти годы? О, ты не простишь меня, ведь и сама я не нахожу себе прощенья. Будь я нагла и бессовестна, то упомянула бы, сколь дурно влияет на нас общество Мерседес, но сие было бы величайшим из грехов, ведь как хозяйка я обязана быть гостеприимной.
Что ж, смею предположить, что мое самобичеванье не приносит тебе удовлетворения, ибо ты существо необычайно ранимое и трепетное (сочти сие за комплимент). Посему вернемся к нашему повествованью.
Осмотрев внимательнейшим образом каждого котенка, я уверилась, что они пребывают в добром здравии. Вскоре малыши заснули, и Мерседес успокоилась. Однако стоило мне уточнить, предполагает ли она какие-либо имена для своих чад, в голосе ее вновь послышалась резкость и грубость. «Дорогуша Джейн, - сказала она мне (однако ведь не было никаких оснований называть меня столь по-дружески, коль мы с ней не близки, а в сим ты могла убедиться во время своего визита к нам), - не торопи меня с выбором. Это мое дело, как называть детей, и уж прости, что в который раз напоминаю тебе об этом» Я упрекнула ее за грубость, она же отвечала с необъяснимою улыбкой, что слова ее необычайно мягки, ибо она щадит меня и не использует крепких выражений в нашем доме. Право слово, мне становится страшно за судьбу ее малышей.
Я осмелилась рекомендовать ей тебя, ибо ты, насколько мне известно, всегда давала превосходные советы касательно имени ребенка. Я слышала, что многие обращаются к тебе и воспевают твою фантазию и изобретательность. Однако гостья наша отвечала столь же грубо и в том же манере, что и прежде. Не стану приводить тебе ее слова, дабы не травмировать твое сознанье, однако сносить подобного обращенья я далее не намерена. Смею надеяться, что она пробудет у нас не долее двух лун, и я была бы приятно удивлена, коль по истечении данного срока она покинула бы нас с котятами. Вероятность того, что Мерседес уведет их в разгар зимы, ничтожно мала. Впрочем, она рассматривает вариант ухода без детей, они же впоследствии смогли бы стать членами племени. О, как я уповаю на это!
Что же, уже несколько минут я пишу лишь собственные размышленья, и все, что могла я тебе дать, дала. К моему глубочайшему сожалению, я не имею возможности пригласить тебя в наши апартаменты в ближайшее время, ибо Мерседес возражала против гостей, пока котятам не исполнится хотя бы недели. Однако, коль ты пригласишь меня к себе или же мы вместе попадем на банкет одного из наших знакомых, ты сможешь узнать у меня все лично. До тех пор лишь лелею надежду на твой скорый ответ.
Твоя преданная подруга,
Джейн.

Милая, милая Джейн!
Невероятное возбужденье обхватило мое естество, как только я получила твое письмо, и сохранялось во мне вплоть до последней строчки. О, ты не можешь представить себе, сколь благодарна тебе. О подобном не смела я и мечтать, когда ожидала ответа от тебя.
Теперь же хочу одного: как можно скорее увидеть маленьких ангелочков, каждый из коих был описан тобою столь искусно, что живо предстал пред моими глазами; однако вынуждена смириться с обстоятельствами и желанием их матери, кое свято.
Непростительно ее грубое обращение с тобою, однако ты права: в сей сложный для нее период Мерседес необходима вся помощь и поддержка, кою мы способны предоставить. По истечении недели я осмелюсь появляться у вас столь часто, сколь смогу сама, однако ни на минуту не позволю себе забыть о том, в чьем доме я нахожусь. И коль мое присутствие сколь либо смутит вас или же помешает вашим планам, или же вызовет раздражение, я не посмею и приблизиться к вашему дому.
Моя душа порывается помочь, однако я опасаюсь оказаться чрезмерно энергичной и потревожить покой ваших апартаментов, который требуется для матери и новорожденных.
Я умоляю тебя посетить меня завтра же, ибо мне не терпится переговорить с тобою. Ты вновь оказалась проницательна, моя дорогая, я завалю тебя вопросами и буду молить об ответе.
Я так взволнована, что не в состоянии написать более.
Жду тебя,
Элизабет.

Драгоценная Элизабет!
Твои чувства по прочтении моего письма не встревожили меня, как они, должно быть, сделали это с тобою; напротив, как кошке, ожидающей пополненья, тебе свойственен интерес ко всякому новорожденному. Меня же вышеописанные малыши покорили с первого взгляда, и я почувствовала на себе ответственность за их жизни, хоть в них и не течет моя кровь.
Что ж, мы обе желаем сделать все возможное для сих малышей. Мы обе по собственной воле обременили себя ответственностью и не желаем от нее избавляться. Смиренно надеясь, что действия мои не вызовут твоего осужденья, я сообщила Мерседес о твоем желании постоянно быть близ ее малышей и помогать всеми доступными тебе способами, равное стремленье я отметила и у себя.
Ее реакция уже не могла меня удивить иль испугать, тем более что ты уже дала необходимые толкованья ее поведения в этот период. Мерседес, как я и ожидала, отвечала без намека на вежливость или благодарность, однако в довольно грубой форме она все же приняла твою помощь и уведомит меня, как только посторонним будет позволено переступать порог нашего дома.
О, нет! Я отнюдь не имела в виду то, что ты, быть может, восприняла как оскорбленье! Ты никоим образом не являешься посторонней в наших апартаментах, напротив, ты имеешь право доступа туда в любое удобное для тебя время (и лишь прибытие Мерседес ограничило твои права, что прискорбно). Однако ты с нами не проживаешь постоянно, и именно сие наша гостья имела в виду при толковании своего ограниченья. Опасаясь за здоровье новорожденных, а также не желая допустить толпу гостей, жаждущих увидеть воочию котят, в нашем доме, она ввела запрет. Отныне мы обязаны в течение долгой недели не пропускать в апартаменты любого не живущего в них, увы. И посему даже моя ближайшая подруга не может посетить меня.
Меня терзают сомненья в правильности моих действий, коль скоро я отмечаю, что все мои рассужденья лишь о том, что происходит в моем же доме. И посему молю тебя рассказать более о себе – ведь те намеки, что я изредка читаю меж строк, не дают мне полной картины. В то же время я искренне желаю, чтобы в вашей семье царили мир и покой. Расскажи мне, дорогая, как супруг твой, как Чарли? Но с твоего позволенья вскоре я посещу тебя, и задам тебе вопросы лично.
Я премного благодарна тебе, что ты прислала ответное приглашенье, о коем я молила. Ожидай меня завтра, моя милая Элизабет, и я смиренно отвечу на любые твои вопросы.
Однако я чувствую странный запах, разлившийся в воздухе. Он приторно-сладок, и я не могу предположить даже, что за предмет является его автором. Посему позволь не писать тебе более и извиниться за столь короткое письмо. Я буду у тебя с утра, дорогая.
Твоя подруга,
Джейн.

Дорогуша Джейн,
Сие были чудесные дни для меня, и после плодотворного, практически безостановочного общенья с тобою я не чувствую усталости и утомленья. Однако у меня нет оснований полагать, что в той же эйфории пребываешь и ты, и потому позволь извиниться пред тобою, коль мое общество наскучило тебе. Мы редко видимся столь часто, однако сия неделя в обществе выдалась на редкость тихой и спокойной, и посему я решалась приглашать тебя ежедневно, порою и Мулан.
Радость переполнила меня, коль скоро мне стало известно, что Дарси планирует дать банкет в наших апартаментах. Насколько ты помнишь, в тот день и осмелилась побеспокоить вас своими размышленьями по данному поводу, однако вы с Мулан согласились помочь мне в приготовленьях, за что я благодарила вас весь следующий день.
Как тебе известно, я пригласила и Мерседес, надеясь, что она найдет свободную минуту, дабы посетить наше скромное убежище. Впрочем, не могу сказать, что меня охватила печаль, когда мне стало известно о невозможности ее визита.
Теперь же позволь раскрыть истинное предназначенье моего письма. Ведь у меня не было бы оснований писать тебе, коль я и так вижу тебя ежедневно. Однако я вынуждена отправить тебе сию записку, ведь наша семья была приглашена на вечер к близким друзьям Дарси, ты видела их однажды в нашем доме, однако они не были представлены тебе. Увы, в ближайшее время мне не удастся исправить сие упущенья, однако, быть может, я буду умолять их об ответном визите.
Их четверо детей, имена коих также, насколько я полагаю, тебе не известны, достигли совершеннолетья позавчера. Нет, Дарси не забыл о том, однако завтра мы приглашены на празднованье сего знаменательного события. Отныне на пятерых полноправных кшатриев больше в нашем Племени, и сие повинно обрадовать всех.
Увы, наша завтрашняя встреча с тобою становится невозможной, однако я не могу отказаться от визита к нашим друзьям. Осознанье необходимости выбора меж тобою и ими приносит мне невероятные мученья, однако не я, а обстоятельства делают выбор за меня. Не подумай, что я рада, что не увижусь с тобою или же огорчена, что увижусь с ними – нет, отнюдь нет. Я одинаково рада была бы и твоему обществу, и праздничному вечеру, однако тут предо мной лишь один путь, и потому я вынуждена отменить свое приглашенье. Умоляю простить меня за то, что разрушила твои планы. Я буду рада видеть тебя вновь послезавтра и обещаю принести все подобающие извиненья.
С любовью,
Элизабет.

Прелестная Элизабет!
Спешу написать тебе немедля, ибо располагаю и желаньем, и мотивацией, и временем для подобного поступка.  Касательно последнего твоего письма мы переговорили, едва встретившись, и я опасаюсь, что, едва начав пересказывать нашу беседу, вызову твое раздражение. Бесчисленное количество дней я предпринимаю попытки прекратить повторенье в письмах к тебе сказанного наяву.
Мне радостно сообщить, что когда я сегодня напомнила нашей гостье об истечении срока, заданного ею, она согласилась со мною относительно возможности пригласить тебя взглянуть на малышей. Сперва, стоит отметить, Мерседес неверно истолковала мои слова, и меня смутила искренняя ярость в ее глазах. Как удалось выяснить путем расспросов, показалось ей, что я намекаю о ее отъезде. И хоть я бы не протестовала, реши она вдруг покинуть наши апартаменты, мне удалось ее разуверить. После моей реплики гостья принесла свои извинения, чего, честно говоря, мне было сложно от нее ожидать.
Но вернемся в котятам, моя милая подруга. Выслушав меня до конца и осознав, что сегодня и есть последний день установленной ею недели,  она сообщила, что не имеет ничего против твоего присутствия в наших апартаментах.
И потому – смею ли я молить тебя посетить наш дом завтра в любое удобное для тебя время? Лелею надежду, что сие доставит удовольствие не только всем членам нашей семьи, но и тебе так же.
С любовью,
Джейн.

-У меня меньше прав, чем у тебя, гораздо меньше - смеялась она, танцуя по поляне. Высвобождая мои мысли из вчерашнего дня, где они прочно завязли, небрежно, но уже манерно взмахивая длинным юрким хвостом. Я задумчиво слушал ее смех, не вникая особо в смысл сказанных этой кошкой слов. – Но мне все равно плевать. Если ты меня обидишь, я убегу, убегу, выйду замуж за первого встречного одиночку, а ты останешься один. И не сможешь меня удержать, потому что я бегаю быстро, а ты нет.
- Ты серьезно? – ревниво спросил я. Не хотел ее терять. И она не имела права даже мыслить о побеге.
- Быть может, подожду еще два года, а после дам тебе последний шанс стать хорошим парнем. Знаешь, какие мои любимые цветы?
-Ландыши, - уверенно ответил я: за эти восемь месяцев непрерывного общения все привычки, вкусы, увлечения Маруси Всемогущей, как она себя звала, были тщательно изучены.
-Неправда, - она сорвалась с места, пулей подлетела к кромке леса – там, где кончалась поляна и резко начиналась иссиня-черная чаща, что-то смутно синело. Маруся наклонилась, едва коснувшись носом нескольких цветков, и вернулась ко мне. – Сегодня я влюблена в васильки. Чувствуешь их запах? Он очень тонкий, сильно перебивается лесом, но где-то глубоко есть. Если разорвать цветок, то вытечет немного сока, а аромат усилится. Хочешь?
Я кивнул, завороженный. Она побежала обратно, я, не успев осознать собственных действий, пошел следом.
-Неужели ты не ценишь красоту? Негодник, - она еще заметно усмехнулась и стала мять цветок лапами. Я уловил тот самый сильный аромат, о котором она говорила.
Поток слов ее иссяк, и Маруся осталась сидеть на поляне, внезапно показавшись брошенной и одинокой. Стало жаль ее при взгляде на опустившийся хвост. Я молча наблюдал, как она мяла четыре разодранных стебелька, рвала их и втаптывала в землю.
-Тебя что-то беспокоит? – спросил я.
-Молчи, - отозвалась она. – Смотри на небо и слушай. Наверное, в душе ты поэт.
Мне смутили ее последние слова, слова моей рабыни, которая умело играла с нашими позициями, меняя их сотню раз за день. Я не владел чувством слога. Иногда я говорил с ней стихами, но моя память была несовершенна, и порой я сильно удивлялся, когда через луну она повторяла мой экспромт слово в слово.
Наши отношения были скорее дружескими, нежели похожими на контакт раба и хозяина. Мне хотелось думать, что двадцать четыре часа в сутки лидером оставался я. Правда, рабыня, кажется, была убеждена в обратном. Я чувствовал, что она нуждается во мне так же, как я нуждался в ней. Мы, по сути, оба совсем еще дети, мне восемь, ей девять лун. Мама не была против нашего тесного взаимодействия. Порой я жалел, что брат со своим рабом не смогли добиться того же – Карась больше времени проводил, общаясь с сестрой, чем с хозяином.
Мы часто играли вчетвером, в солнечные дни нашего существования это были чудесные часы. Порой, когда вечерело, Марусю посещал философский дух. Ее все чаще несло, речь переполнялась сарказмом, она издевалась, смешила и сама падала оземь, повергнутая собственным хохотом. Она говорила странное и страшное на полном серьезе, я же слушал заворожено, не в силах отвлечься.
Искоса глядя на нее, я заметил, что ее что-то беспокоит. Веселость была явно наигранной – я научился различать фальшь,  и Маруся сама поняла это. Наконец успокоившись, она молча села рядом со мной. Снова скосив глаза, я обратился к воспоминаниям своего – нет, нашего! - детства. Она и сейчас выглядела сущей девчонкой, ведь как иначе оно может быть при таком пестром, режущем глаз окрасе шерсти? Ее можно было разглядывать часами, каждый раз, казалось, пятна были новые, меняя свой цвет, размер и местоположение. Лишь одно небольшое, но зеленое пятно занимало свое место у нее на лбу.
Гибкая, стройная, шустрая, с растопыренной шерстью, она перетекала из одного состояния в другое. У нее были очень подвижные плечи. Она часто дышала, грудь опускалась и поднималась постоянно, это было заметно. Грудь. Живот. Разумеется, мне было сложно отличить одно от другого, но, несмотря на путаницу, мне повезло с миловидной рабыней.
Характер, увы, был столь же пестрым, как и внешность. Она была порывиста, но рассудительна, злопамятна, но безобидна, полна сарказма, но искренне меня любила. И я ее тоже. Милое детство. Мне было тяжело вспоминать о нем. Каждую луну своей жизни я считал, что отныне вынужден вступить во взрослую жизнь, и эти слова пугали меня.